Си Цзиньпин вынудил Трампа смягчить торговое давление

Жесткая линия, которую председатель КНР Си Цзиньпин занял в ответ на торговую войну, развязанную в этом году президентом США Дональдом Трампом, принесла ощутимые результаты. Тарифы были резко снижены, новые экспортные ограничения и портовые сборы приостановлены, а Китай вновь получил возможность закупать более продвинутые чипы Nvidia, необходимые для развития его амбиций в сфере искусственного интеллекта.

Используя экономические рычаги Пекина — в том числе контроль над цепочками поставок редкоземельных металлов, где Китай занимает доминирующее положение, — Си сумел нанести достаточно болезненный удар, чтобы заставить Трампа отказаться от самых жестких мер.

Однако накануне 2026 года, когда запланированы две встречи с Трампом, переговорные позиции китайского лидера могут ослабнуть из-за нарастающих дисбалансов во второй по величине экономике мира. Несмотря на устойчивую экспортную мощь, внутренний спад в Китае в последние месяцы лишь усилился.

Тем не менее, как отмечают аналитики, Си, скорее всего, ужесточит свою тактику в отношениях с администрацией Трампа.

«США буквально сделали все возможное, чтобы оказать экономическое давление на Китай, и потерпели неудачу», — говорит Виктор Ши, специалист по политической экономии Китая из Калифорнийского университета в Сан-Диего. — «Это лишь укрепит мышление Си Цзиньпина: все, что мы делали до сих пор, сработало блестяще, и теперь у США нет против нас действенных рычагов».

Для Соединенных Штатов такая жесткость повышает риск нового витка торгового конфликта именно в тот момент, когда Вашингтон и Пекин готовятся к переговорам с высокими ставками.

На протяжении многих лет китайская экономика развивается в двух разных режимах. Экспортный сектор демонстрирует рост на фоне глобального спроса на произведенную в Китае мебель и игрушки, солнечные панели и электромобили, тогда как внутренний спрос остается подавленным.

За первые 11 месяцев текущего года совокупный торговый профицит Китая превысил 1 трлн долларов, уже превзойдя показатель за весь 2024 год. Резкое сокращение продаж в США с лихвой компенсировалось ростом поставок на другие рынки, прежде всего в страны Юго-Восточной Азии.

Однако другие макроэкономические показатели указывают на то, что внутренняя экономика Китая теряет импульс сразу по нескольким направлениям. Импорт остается вялым, выпуск промышленной продукции в прошлом месяце замедлился до минимума за 15 месяцев, а розничные продажи показали худший результат с момента отмены политики «нулевого ковида» в 2022 году.

Инвестиционная активность резко снижается, а затянувшийся спад на рынке недвижимости продолжает подтачивать благосостояние домохозяйств и подрывать потребительскую уверенность. Дополнительным фактором давления становится растущая нестабильность на рынке труда.

По прогнозу Всемирного банка, в следующем году экономика Китая вырастет лишь на 4,4 процента. Это будет самый слабый показатель за некоронавирусный год за последние пять десятилетий и заметно ниже ориентира «около 5 процентов», заявленного Коммунистической партией Китая.

«Китай уже находится в состоянии депрессии», — считает Чжу Тянь, профессор экономики Китайско-Европейской международной бизнес-школы в Шанхае. — «Понижательное давление и экономические вызовы, с которыми сталкивается страна, колоссальны».

Пекин, как и на протяжении десятилетий, продолжает настаивать на том, что сделает ставку на стимулирование внутреннего спроса и снижение зависимости от экспорта. После завершения на прошлой неделе ключевого ежегодного совещания по экономической политике полугосударственная Global Times заявила, что среди основных задач на 2026 год «прежде всего — сохранение ориентации на спрос и формирование сильного внутреннего рынка».

Это обещание вызвало скептическую реакцию. «Китай говорит об этом уже вечность», — отмечает независимый экономист и финансовый консультант из Шанхая Энди Се, добавляя, что не верит в реализацию этих заявлений. — «Китай жертвует потреблением ради технологического развития», — говорит он, подчеркивая, что такая модель сохранится еще на годы.

При этом Пекин так и не предпринял серьезных шагов для перезапуска потребительского спроса. После глобального финансового кризиса 2008 года власти использовали масштабные стимулы для оживления экономики, однако с тех пор избегают подобных мер, считая их одновременно политически рискованными и чрезмерно затратными.

Экономисты предупреждают, что нарастающие дисбалансы формируют уязвимости не только для Китая, но и для мировой экономики в целом.

«Будучи второй по величине экономикой мира, Китай просто слишком велик, чтобы обеспечивать значимый рост за счет экспорта», — заявила директор-распорядитель Международного валютного фонда Кристалина Георгиева во время визита в Пекин в начале этого месяца.

Она призвала Китай «ускорить» реализацию плана по выравниванию структуры экономики, подчеркнув, что это «будет полезно для Китая и выгодно для мировой экономики».

Слова Георгиевой повторяют то, о чем иностранные лидеры — в последний раз президент Франции Эммануэль Макрон — и экономисты говорят Пекину уже много лет.

Нежелание проводить перераспределение, по словам главного экономиста по Азии французского инвестиционного банка Natixis Алисии Гарсии Эрреро, «создает серьезные хрупкости в китайской экономике». В условиях, когда внутренний спрос уже находится под давлением, резкий внешний шок может привести к тяжелым последствиям.

«Если экспортный спрос внезапно исчезнет — из-за пандемии или по любой другой причине — масштаб сбоя будет огромным», — сказала она, не исключив катастрофический сценарий.

При этом барьеры, мешающие Пекину решительно перейти к стимулированию потребления, остаются значительными, отмечает Артур Кребер, основатель аналитической компании Gavekal Dragonomics, специализирующейся на Китае.

«Чтобы всерьез перейти к модели роста, основанной на потреблении, им пришлось бы демонтировать часть сложной производственной машины, выстроенной за четыре десятилетия, и начать создавать инфраструктуру общества потребления», — сказал Кребер, добавив, что этот процесс в Китае находится лишь на самой начальной стадии.

Еще одна мера, на которой иностранные экономисты настаивают уже много лет, — разрешить укрепление юаня — также выглядит политически недостижимой. Более сильная валюта сделала бы китайский экспорт дороже на внешних рынках, помогая сократить торговый профицит, одновременно удешевив импорт и потенциально поддержав внутреннее потребление.

«Активное и существенное укрепление юаня практически невозможно и полностью противоречит текущей экономической ситуации», — считает Чжу из Китайско-Европейской международной бизнес-школы. — «Понижательное давление и экономические вызовы, с которыми сталкивается Китай, колоссальны», — добавил он.

По мере того как Китай сохраняет — а в ряде случаев и наращивает — свои огромные профициты, его торговые партнеры испытывают все большее беспокойство. Европейский союз уже ввел тарифы, призванные ограничить приток дешевых китайских электромобилей, ссылаясь на угрозу для собственной промышленности.

При этом меры по блокированию дешевого китайского импорта принимают не только развитые экономики. В начале этого месяца Мексика объявила о введении тарифов до 50 процентов более чем на тысячу видов товаров, значительная часть которых производится в Китае.

Экономисты предупреждают, что подобные шаги будут распространяться, если Пекин продолжит компенсировать внутреннюю слабость за счет модели роста, основанной на экспорте.

«Среди экономистов существует широкий консенсус: если страны проводят политику профицитов по принципу “разори соседа”», — говорит экономист из Пекина и научный сотрудник Фонда Карнеги за международный мир Майкл Петтис, — «в конечном счете страны с дефицитом не оставят себе иного выбора, кроме как отвечать».

Тем не менее, по словам Артура Кребера из Gavekal Dragonomics, Си вряд ли изменит свою нынешнюю позицию в отношении доминирования Китая в промышленности, когда в следующем году встретится с Трампом. Причина в том, что помимо привычных политических и экономических соображении руководство в Пекине разделяет глубоко укоренившееся убеждение: будущее Китая — и его предназначение как сверхдержавы — зависит от того, что производят его заводы и какие технологии лежат в основе этого производства.

«Они по сути верят, что экономическая мощь рождается из материального производства технологии», — говорит Кребер. — «Чем больше ты производишь физических товаров, тем больше в них воплощено технологии. Именно так, по их мнению, достигаются власть и рост».