Операция против Мадуро — старая стратегия под новым лозунгом

То, что в начале сентября выглядело как серия авиаударов США по лодкам в Карибском море — якобы перевозившим наркотики из Венесуэлы, — превратилось в масштабную операцию против Николаса Мадуро. За два месяца администрация Дональда Трампа направила в регион 10 000 военных, сосредоточила у побережья Южной Америки восемь надводных кораблей и подлодку ВМС США, перебросила бомбардировщики B-52 и B-1 и передала авианосец Gerald R. Ford под командование Южного командования. ВМС называют его «самой мощной и смертоносной боевой платформой в мире».

Эти действия ознаменовали резкий разворот политики Вашингтона. После январской инаугурации в Белом доме спорили сторонники силового вмешательства во главе с госсекретарем Марко Рубио и дипломаты, выступавшие за переговоры, включая спецпосланника Ричарда Гренелла. Первые полгода перевес оставался за последними: Гренелл встречался с Мадуро и договаривался об открытии нефтяных и минеральных ресурсов для американских компаний в обмен на реформы и освобождение заключенных. Но к июлю Рубио убедил Трампа, что устранение Мадуро — вопрос не демократии, а национальной безопасности. Он представил венесуэльского лидера как наркобарона, связанного с бандой Tren de Aragua, и утверждал, что Венесуэла превратилась в «государство-картель».

В июле Трамп распорядился применить силу против нескольких группировок, включая Tren de Aragua и Cartel de los Soles, а вскоре удвоил вознаграждение за поимку Мадуро — с 25 до 50 миллионов долларов. Позднее он признал, что санкционировал операции ЦРУ в Венесуэле. «Теперь мы, безусловно, смотрим на сушу, потому что море у нас под контролем», — заявил он. По данным The New York Times, американские чиновники в частных беседах не скрывают: цель кампании — свержение Мадуро.

Заявив о намерениях публично, Белый дом лишился главного преимущества тайных операций — возможности отрицать участие и контролировать последствия. Теперь Вашингтон единолично отвечает за исход и рискует оказаться в положении, когда действия слишком открыты, чтобы их отрицать, и слишком ограничены, чтобы достичь цели.

Даже в условиях секретности такие миссии редко завершаются успехом. Исследование 2018 года показало: из 64 операций США времен холодной войны лишь около 10% достигли результата, если речь шла о поддержке оппозиции. Попытки ликвидации иностранных лидеров проваливались, а удачные перевороты — как в Иране (1953) или Гватемале (1954) — не обеспечивали долгосрочной стабильности. Венесуэльская армия, тщательно «защищенная» Мадуро от мятежей, делает этот вариант почти невозможным.

Попытки США уже предпринимались. В 2019 году Вашингтон признал Хуана Гуайдо временным президентом, но армия осталась верна Мадуро. Через год провалилась «Операция Гедеон» — морская атака оппозиционеров и американских контрактников на Каракас.

Подобные провалы лишь усугубляют конфликты, усиливая антиамериканские настроения и провоцируя насилие. История вмешательств США — от Гватемалы и Доминиканской Республики до Бразилии и Чили — показывает: ни одна операция не привела к устойчивой демократии. Обычно они завершались диктатурами, репрессиями и затяжными войнами. Это наследие Мадуро сегодня активно использует, представляя давление Вашингтона как продолжение колониальной политики.

Среди возможных открытых мер Белый дом мог бы попытаться запугать Мадуро угрозой силы. Но такие методы работали лишь против слабых государств — как в Никарагуа в 1909 году. Попытки воздействовать угрозами на Саддама Хусейна или Муаммара Каддафи эффекта не дали.

Ставка на авиаудары также выглядит сомнительно. В теории они могли бы разрушить систему командования и вызвать переворот, но на практике ни одной стране не удалось добиться смены власти лишь с воздуха. Современные коммуникации делают изоляцию лидеров невозможной, а бомбардировки лишь сплачивают армию и население.

Наземное вторжение потребовало бы не менее 50 000 солдат, что противоречит обещаниям Трампа не втягивать США в новые войны. Даже если бы он решился, удержать под контролем Венесуэлу — страну вдвое больше Ирака — было бы почти невозможно. Сравнения с Панамой или Гренадой неуместны: Венесуэла — крупное, гористое государство с джунглями и пористыми границами, идеально подходящими для партизанской войны.

Даже если операция завершится успехом, последствия, вероятнее всего, окажутся разрушительными. История вмешательств в Афганистане, Ираке и Ливии показывает: попытки построить демократию после насильственного свержения власти редко удачны.

Венесуэла представляет собой «калейдоскоп вооруженных формирований» — от проправительственных colectivos до колумбийских РВСК и ELN. По словам эксперта International Crisis Group Фила Гансена, страна «буквально наводнена вооруженными группами всех типов, и ни одна не собирается сдавать оружие». В таких условиях риск гражданской войны огромен.

Даже новый лидер, пришедший при поддержке извне, рискует быть воспринят марионеткой. Почти половина таких правителей впоследствии свергается насильственно. При этом Венесуэла имеет сильную оппозицию, возглавляемую лауреатом Нобелевской премии Марией Кориной Мачадо. На выборах 2024 года кандидат от оппозиции Эдмундо Гонсалес получил более чем вдвое больше голосов, чем Мадуро, но результаты были аннулированы.

Сторонники вмешательства полагают, что силовая поддержка США помогла бы утвердить демократию. Однако даже опросы, благоприятные Мачадо, показывают, что треть населения все еще поддерживает Мадуро, включая силовой аппарат. Исследование RAND 2023 года предупреждало: военная операция в Венесуэле будет затяжной и крайне трудной для выхода.

История учит: внешние вмешательства часто строятся на искаженной информации и чрезмерных ожиданиях. Наполеон III в Мексике и Джордж Буш-младший в Ираке поверили эмигрантам, обещавшим легкую победу, — и оба погрязли в войнах. Администрация Трампа рискует повторить их ошибки, не продумав, что делать после свержения режима.

Политика смены режима в Венесуэле противоречит принципам, которые Трамп публично отстаивает. Он не раз обещал положить конец «вечным войнам», заявлял, что «остановил восемь международных конфликтов за девять месяцев», и в Эр-Рияде говорил о праве народов самим определять свою судьбу: «Так называемые “строители наций” разрушили куда больше стран, чем построили».

Попытка свержения Мадуро пошла бы вразрез с этой риторикой, втянула бы США в новый конфликт, осложнила отношения с союзниками и усилила влияние Китая в регионе. Опрос YouGov в сентябре показал, что 62% американцев выступают против военного вторжения в Венесуэлу, а 53% — против любых силовых действий. Даже во Флориде, где сосредоточена крупнейшая венесуэльская диаспора, против вмешательства высказались 42%.

Кроме того, такая операция не приблизила бы США к заявленным целям — борьбе с наркоторговлей и нелегальной миграцией. Венесуэла не фигурирует в отчетах DEA 2024 года как значимый поставщик наркотиков, а доля кокаина, проходящего через ее территорию, не превышает 8%. Разведданные США считают «чрезвычайно маловероятным», что Tren de Aragua координирует крупные потоки контрабанды или миграции. Свержение режима лишь усилило бы поток беженцев.

Наконец, вмешательство подорвало бы дипломатические достижения. Летом 2024 года Мадуро предлагал открыть для американских компаний все нефтяные и золотодобывающие проекты, перенаправить экспорт нефти из Китая в США и ограничить контракты с китайскими и российскими фирмами — беспрецедентные уступки. Переговоры могли продолжиться, но Белый дом выбрал силовой сценарий. Если цель — защита интересов США, логичнее вернуться к дипломатии, чем рисковать хаосом, который принесет попытка насильственной смены власти.