Война, которая так и не завершилась

С конца 1980-х годов отношения между Индией и Пакистаном развиваются по предсказуемому, но опасному сценарию. Террористическая атака в Индии — чаще всего в Кашмире — становится отправной точкой. В ответ звучат обвинения в адрес вооруженных группировок, базирующихся в Пакистане и, как правило, связанных с его военной разведкой. Следом следует международный резонанс, после чего Индия либо ограничивается дипломатическим давлением, либо — как все чаще происходит с 2016 года — наносит ответный удар.

Именно такая реакция последовала на события 2016 и 2019 годов. В последнем случае Индия нанесла авиаудар по предполагаемому лагерю боевиков в Пакистане, что привело к самой серьезной эскалации за последние десятилетия. Хотя обе страны обладают ядерным оружием и потому остерегаются масштабной войны, напряженность растет при каждой новой атаке. Последний теракт в Пахалгаме, унесший жизни 26 человек, стал самой кровавой атакой на гражданских в Индии с 2008 года и самым крупным нападением в Кашмире с 2000-го.

Пакистан, в свою очередь, стремится представить Индию как сторону, нарушающую статус-кво. Делая упор на заявления о возможных ударах, Исламабад апеллирует к международному сообществу, добиваясь давления на Нью-Дели. Индия, напротив, рассчитывает, что именно Пакистан подвергнется осуждению как покровитель террористических групп.

Современная архитектура конфликта уходит корнями в 1980-е, когда США и их союзники вооружали моджахедов в Афганистане, а Пакистан был транзитной площадкой этой помощи. После вывода советских войск многие боевики оказались в Кашмире, где начали действовать как прокси-группы пакистанской военной разведки. Для Исламабада Индия воспринималась (и воспринимается) как экзистенциальная угроза, стремящаяся «отменить» раздел 1947 года и восстановить контроль над Пакистаном.

Тактика Пакистана опирается на так называемую «субконвенциональную войну»: через боевые группы, действующие за пределами официальных вооруженных сил. Среди них — «Лашкар-е-Тайба», «Джаиш-е-Мухаммад», «Харакат уль-Муджахидин». Новое имя в этом списке — «Фронт сопротивления», фактически являющийся их филиалом и действующий с тем же почерком. Индия указывает: даже если атака не санкционирована напрямую пакистанскими военными, ответственность лежит на Исламабаде, поскольку именно он позволяет группировкам существовать, тренироваться и финансироваться.

С 2015 года Индия и Пакистан не провели ни одной встречи на уровне глав правительств. Попытки были — Нарендра Моди протянул руку в начале своего премьерства: пригласил лидера Пакистана на инаугурацию, а в 2015 году даже неожиданно посетил Лахор. Но спустя несколько недель произошел теракт в Патханкоте, а еще через месяц — новые атаки. Диалог свернули.

С тех пор официальная позиция Индии звучит четко: никакого возобновления переговоров, пока Пакистан не начнет борьбу с террористическими группами. Пакистан отвечает зеркально: диалог возможен только после решения кашмирского вопроса. Попытка сблизиться в 2021 году — перемирие, неформальная торговая дипломатия — закончилась на фоне новой атаки в Пахалгаме.

Внутреннее недоверие усиливается. Индийское общество, травмированное чередой атак, требует изоляции и наказания. Пакистанское — убеждено, что Индия стремится ревизовать раздел Британской Индии. Доверия нет. Платформы для диалога отсутствуют даже на уровне народной дипломатии.

С приходом Нарендры Моди и укреплением позиций «Бхаратия Джаната Парти» в Индии усилился поворот от инклюзивного индийского национализма к индуистскому. Конституция Индии провозглашает равенство граждан независимо от религии и происхождения, но в последние годы участились нападения на мусульман и христиан, особенно в медиа-пространстве. С 2008 года, после терактов в Мумбаи, индийская общественность стала гораздо менее восприимчивой к идее сближения с Пакистаном.

Политика подстраивается под этот запрос. Популизм, шовинизм, образ врага — все это работает на электоральные цели. Жесткая риторика и жесткие меры повышают рейтинги. На фоне этого теряется идея диалога и стратегического мышления, а терроризм становится не только поводом для давления, но и фактором внутриполитической мобилизации.

Пакистанская армия, в свою очередь, также использует эскалации. Каждый новый кризис — шанс усилить свои позиции внутри страны, особенно на фоне потери влияния после отстранения от власти Имрана Хана. Армия возвращается в политический центр благодаря старому конфликту, который консервативная часть общества воспринимает как вопрос национального выживания.

В момент распада Британской Индии в 1947 году Кашмир оказался единственным княжеством, граничащим и с Индией, и с Пакистаном. Махараджа, индуист по вероисповеданию, долго не принимал решения, тогда как большинство населения региона составляли мусульмане. Пакистан попытался силой принудить его к присоединению, введя вооруженные племенные отряды. В ответ Индия ввела свои войска, получив подпись под Актом о присоединении. Это стало началом первой индо-пакистанской войны.

С тех пор конфликт повторяется в разных формах: три войны из четырех между странами были вызваны вопросом Кашмира. Сегодня Линия контроля делит регион между Индией и Пакистаном, а часть территории контролирует Китай. Для Исламабада Кашмир — идеологически и символически важная точка, заложенная даже в названии страны (буква «К» в «Пакистан» — Кашмир). Индия же апеллирует к юридическому акту присоединения и инклюзивному характеру своей государственности.

За региональным конфликтом стоит более широкий стратегический контекст. Китай с 1960-х годов поддерживает Пакистан в качестве противовеса Индии. С точки зрения Пекина, Южная Азия входит в его сферу влияния, а Индия, как партнер США, — угроза. Китай рассматривает Пакистан как своего рода аналог Северной Кореи: инструмент давления на соседа. Он контролирует часть Кашмира (Аксаи Чин), претендует на индийские территории в Ладакхе, Аруначал-Прадеше и на границе с Бутаном.

Индия, в свою очередь, традиционно искала баланс через союз с СССР, а затем — с Россией. Однако сближение Москвы и Пекина делает позицию Дели все более уязвимой. Россия по-прежнему воздерживается от поддержки той или иной стороны, но ее энергетическое и потенциальное военное сотрудничество с Пакистаном вызывает обеспокоенность.

США, некогда претендовавшие на роль посредника, теряют интерес. Администрация Трампа демонстрировала минимальное вовлечение, ограничиваясь символическими звонками. В отсутствие международного давления обе стороны возвращаются к прежнему сценарию: атака — ответ — ожидание новой атаки.

Кашмир остается историческим заложником политических мифов, взаимной подозрительности и институционализированной вражды. Обе страны используют ситуацию для внутренней мобилизации, но при этом не предлагают выходов. Лицемерие не знает границ: Пакистан обвиняет Индию в репрессиях в Кашмире, не упоминая об угнетении меньшинств на своей территории. Индия провозглашает инклюзивность, но терпит рост насилия против мусульман.

При этом ни одна сторона не готова к масштабным уступкам — ни по Кашмиру, ни по форме ведения диалога. В условиях, когда даже крикет стал невозможным каналом общения, перспективы мира отступают. Международное сообщество, устав от десятилетий взаимных обвинений, предпочитает не вмешиваться. Конфликт продолжается — не потому, что его невозможно решить, а потому что никому из участников он не мешает настолько, чтобы решать.