Когда на Ближнем Востоке вспыхнула новая война — между Израилем и Ираном, — Москва оказалась в неожиданно уязвимом положении. Для Кремля Тегеран давно стал не просто партнером, а символическим союзником в борьбе против Запада. Но российская внешняя политика, обремененная войной в Украине и утратой доверия, сегодня уже не способна ни защитить, ни повлиять. Попытка выступить посредником грозит обернуться очередным внешнеполитическим провалом — и вскрывает противоречия, в которых оказалась Россия: между риторикой многополярности и практикой дипломатической беспомощности.
Россия между союзником и «сделкой»: почему Кремль не может спасти Иран
Война между Израилем и Ираном, к которой, возможно, подключится администрация Трампа, поставила Кремль в тупик. Удар пришелся по союзнику, отношения с которым были формализованы в январе 2025 года договором о всеобъемлющем стратегическом партнерстве.
В российском внешнеполитическом воображении Ближний Восток остается ареной былого влияния. В советской мифологии достаточно было намека из Москвы, чтобы остановить агрессию — от угрозы ядерного удара в Суэцком кризисе 1956 года до поддержки арабских армий в войнах с Израилем. Но нынешняя Россия, погрязшая в изматывающем конфликте с Украиной, больше не может позволить себе такую риторику.
Владимир Зеленский и Владимир Путин
Средство ядерного шантажа уже было использовано в украинской кампании — и оказалось малодейственным. Нет оснований полагать, что Москва, не решившаяся на эскалацию ради собственных интересов, сделает это ради Ирана. Пределы возможностей становятся очевидны.
Более того, Россия оказалась в положении, которое сама критиковала в контексте Украины: Запад, по утверждению Путина, якобы не готов бороться за Киев с такой же решимостью, как Москва — за Донбасс. Теперь стало ясно, что Израиль и США готовы пойти дальше ради краха Ирана, чем Россия — ради его спасения.
Парадокс ситуации в том, что враги Ирана — не враги России. Израиль, арабские монархии и даже окружение Трампа не ведут активной конфронтации с Кремлем. Путин по-прежнему надеется на «большую сделку» с Трампом — потенциальный путь к заморозке или переформатированию украинской войны на выгодных условиях.
Тем не менее, Иран для Москвы — партнер, который не должен пасть. Как Китай, поддерживая Россию, не требует ее победы, так и Кремль не настаивает на победе Ирана — но не готов принять его крах. Прямое военное вмешательство исключено, но Москва стремится позиционировать себя как посредника, способного контролировать кризис.
Али Хаменеи и Владимир Путин
Иран как идеологическое зеркало. Почему его падение опасно для России
Война Израиля с Ираном в краткосрочной перспективе приносит России выгоду. Цены на нефть выросли с 65–70 до 78 долларов за баррель, и, скорее всего, продолжат расти. Любая новая эскалация отвлекает внимание от Украины, размывает границы допустимого в международной политике и предоставляет Кремлю примеры двойных стандартов не из прошлого, а из настоящего.
Те события, которые раньше попадали бы на первые полосы — как воронка от удара по жилому дому в Киеве 17 июня — теперь теряются на фоне гуманитарной катастрофы в Газе и ударов по Ирану. Для Москвы, втянутой в затяжную войну, любой новый конфликт — это способ скрыться в общем шуме, перевести стрелки, представить собственное насилие как норму. Кремль давно использует чужие грехи как дымовую завесу — и делает это с особым цинизмом, провозглашая себя защитником христианства, где моральный релятивизм прямо осуждается. Но, как и законы или науку, Путин обращает веру в инструмент.
Тем не менее, стратегические издержки от удара по Ирану перевешивают. С начала войны в Украине отношения с Тегераном перешли от прагматизма к полноценному союзничеству. Иран поставляет «Шахеды», помогает обходить санкции, участвует в перепродаже российских энергоресурсов. После 2022 года он присоединился к БРИКС, ШОС и стал наблюдателем в ЕАЭС — единственном интеграционном проекте, где Россия еще сохраняет лидерство.
Но важна не только выгода. Иран — идеологически близкий режим. Его антизападная риторика опирается на то же, что и российская: смесь революционного традиционализма с культом «традиционных ценностей». Он воплощает многополярность в кремлевском понимании — где власть важнее прав человека, а суверенитет означает неподконтрольность обществу. Угроза краха Ирана — это не только геополитическая, но и символическая потеря для Кремля.
Владимир Путин и Ибрагим Раиси
Для России вторжение в Украину — не посягательство на чужой суверенитет: в логике Кремля Украина — «отколовшаяся часть» большого полюса. А вот Иран — государство «по определению суверенное». Его падение обрушивает всю конструкцию альтернативного миропорядка.
Поэтому официальные заявления Москвы по поводу ударов Израиля по Ирану звучат в той же тональности, что и западные в адрес России после 24 февраля 2022 года. Разница лишь в том, что к себе Кремль эту риторику не применяет, но в случае Ирана с готовностью использует — как еще один повод обвинить Запад в избирательности.
Ситуацию усложняет то, что Израиль — не враг. В условиях западной изоляции он остается, возможно, единственной страной, воспринимаемой Кремлем как «недружественная, но не враждебная». Военные круги в России уважают израильскую решимость. А Трамп, пусть и переменчив в позиции, все еще воспринимается как потенциальный партнер для «сделки».
В итоге Кремль теряет определенность. Путин оказался в ситуации, аналогичной той, в которой критикуемый им Трамп находится в США: обоих обвиняют в мягкости, оба отвечают, что с врагами нужно говорить, если хочешь мира. Проблема лишь в том, что мира от этого не становится больше.
Назад в Сирию? Почему ставка на ближневосточное посредничество уже не срабатывает
После аннексии Крыма и войны в Донбассе Россия оказалась в изоляции, но смогла вернуться в международную повестку благодаря вмешательству в Сирию. Тогда Москва вновь стала восприниматься не как объект санкций, а как участник «вопросов глобальной важности». Сегодня Кремль снова надеется отодвинуть тему Украины, приняв участие в ближневосточном кризисе — на этот раз как посредник между Израилем и Ираном.
Однако теперь обстоятельства иные. В отличие от сирийской кампании, где Россия действовала односторонне, посредничество требует согласия обеих сторон — и одобрения Вашингтона. А противниками Ирана выступают не маргинальные группировки, а Израиль и, возможно, США.
С февраля Кремль подчеркивает готовность участвовать в решении иранского ядерного вопроса. В первом разговоре Путина и Трампа 12 февраля Москва попыталась вывести повестку за рамки Украины. В марте Reuters сообщил о предложении России выступить посредником. В апреле Лавров приветствовал переговоры США и Ирана, настаивая на «законных интересах» Тегерана.
После начала израильских авиаударов Путин активизировал усилия: связался с Нетаньяху, Пезешкианом и Трампом. Последний вначале выразил заинтересованность, но уже 14 июня отреагировал с пренебрежением: «Окажи мне услугу — будь посредником у себя».
Биньямин Нетаньяху, Владимир Путин и Кирилл Дмитриев на празднованиях по случаю 9 мая в Москве.
Фраза Трампа охотно цитируется российскими СМИ — возможно, как сигнал, что позиция может измениться. Но скепсис по поводу посредничества Москвы не ограничивается США.
Отношения с Израилем формально сохраняются, но после 7 октября общественное мнение там изменилось. Израиль обвиняет Россию в контактах с ХАМАС и возможной передаче технологий, позволяющих иранским ракетам обходить ПВО.
Тегеран, в свою очередь, вежливо благодарит Москву, но без акцента на ее исключительности. В заявлениях главы МИД Ирана Лавров упоминается среди прочих, а посол Ирана в Москве говорит лишь: «Иран не забудет, какие страны нас поддержали», — что звучит скорее как укор, чем признательность.
Такое дистанцирование объясняется не только дипломатической вежливостью. В Иране опасаются, что Путин и Трамп могут договориться между собой в обход Тегерана. На фоне экономического и политического давления Москва могла бы использовать Иран как разменную монету в переговорах с США.
Показательно, что в иранской пропаганде Россия практически не упоминается. Основной акцент — на собственных силах и военной доблести. Посыл прозрачен: Иран справится сам.
Так Кремль сталкивается с двойным недоверием. Его инициатива игнорируется как Западом, так и Тегераном. В отличие от 2015 года, когда Россия вошла в большую игру с военным рычагом, сегодня она может лишь просить — и ждать. Это роль, в которой Москва себя видеть не привыкла.
Миротворец без доверия. Почему Москве больше не верят — ни Запад, ни союзники
Претензии России на роль посредника в ближневосточном конфликте основаны на двух активах, унаследованных скорее от эпохи поздней перестройки, чем от советского могущества: относительном нейтралитете на Ближнем Востоке и привычной роли связующего звена между странами-изгоями и Западом. Еще в начале 2000-х Путин пытался модерировать диалог с Северной Кореей, Сирией и Ираном.
Успешное посредничество могло бы стать для Москвы шансом символически вернуться в круг глобальных держав — несмотря на изоляцию, войну и санкции. Однако спроса на эту инициативу нет. Все предыдущие попытки России выступать медиатором между Западом и его противниками заканчивались тем, что Москва открыто становилась на сторону последних. В таких условиях посредничество теряет смысл. А война против Украины окончательно разрушила образ миротворца — именно на это недвусмысленно указал Трамп, заявив: «Сначала посредничай у себя».
Россия больше не может защитить Иран так, как защищала Асада. Она лишена дипломатических рычагов и скатилась в ряды второстепенных претендентов на роль медиатора — наряду с Турцией или Катаром. Даже структуры вроде БРИКС и ШОС, которые Кремль позиционирует как альтернативу Западу, остались в стороне. Присоединение Ирана к этим форматам не вызвало ни солидарности, ни практической поддержки.
Путин может лишь наблюдать за ударами по союзнику, которого Кремль считает воплощением «полного суверенитета», и заявлять, что Россия не обязана вмешиваться: дескать, военных соглашений с Тегераном нет, и просьба о помощи не поступала.
Но если такая просьба все же прозвучит, ответить будет нечем. Москва не может позволить себе ссору ни с Израилем, ни с Трампом. Украинская кампания исчерпала ее дипломатический ресурс, оставив в арсенале лишь одно — предложение посредничества, утратившее ценность. И даже оно нужно Кремлю лишь как размен: чужая война в обмен на свою.
Глобальный порядок без порядка
Если Америка больше не хочет командовать, возьмет ли Европа на себя ответственность за НАТО?
Впервые за 75 лет высший военный пост альянса может перейти к Европе — и это изменит архитектуру европейской безопасности
Вместо устранения причин конфликтов — подготовка к следующим
Глобальный отчет SIPRI фиксирует рост военных расходов, гибкость ядерной доктрины и конец эпохи сдерживания
Трамп запускает пересмотр глобальных договоренностей
Союзники адаптируют торговую и оборонную политику под приоритеты новой администрации США
