В июне нидерландское правительство ушло в отставку на фоне разногласий по вопросу миграционной политики. Решение стало следствием выхода из правящей коалиции крайне правой Партии свободы, которая потребовала ужесточения законодательства в сфере приема мигрантов — и не получила поддержки со стороны других партий. Тем временем сама система размещения беженцев в стране переживает хронический кризис: действующие центры давно перегружены и не справляются с количеством новых поступлений.
Несмотря на то, что в Нидерландах фиксируется самый высокий в Европе уровень одобрения заявлений на убежище, сроки рассмотрения этих заявок остаются рекордно долгими. Многие вынуждены проводить в лагерях для беженцев годы, зачастую — в условиях, которые сами заявители описывают как невыносимые. С 2019 по 2023 год в этих лагерях было зафиксировано 26 случаев самоубийств. Те, кто ожидает решения по своему делу, рассказывают о длительной изоляции, невозможности трудоустроиться и остром дефиците медицинской и психологической помощи.
«У нас был человек, который нашел где-то мертвую крысу и замариновал ее — это было его искусством. Кто-то слышит голоса, кто-то видит галлюцинации. А стресс от жизни в таких условиях, особенно у людей с историей агрессии, часто выливается в насилие», — рассказывает о своем опыте пребывания в лагере беженцев в Нидерландах 36-летняя транс-женщина по имени Полина.
Она провела месяц в распределительном центре Тер-Апель, а затем более двух лет — в лагере Эхт, расположенном в провинции Лимбург на юге страны. «Это относительно неплохой лагерь, — говорит Полина. — У него репутация места, куда отправляют тех, кто слишком много жалуется, чтобы у них просто отпало желание делать это снова».
По ее словам, главное испытание для просителей убежища в Нидерландах — это неопределенность, которая длится не месяцами, а годами, пока власти рассматривают их дела. В это время у людей практически нет шансов легально устроиться на работу. Жизнь в лагерях означает изоляцию от общества, а арендовать жилье до получения статуса беженца официально запрещено. В случае Полины ожидание завершилось благополучно — ей предоставили убежище.
Система приема беженцев в Нидерландах оказалась неспособной справиться с резким ростом числа прибывающих — особенно в периоды наплыва 2022–2024 годов. Первичный центр в Тер-Апеле перегружен, и для новых просителей убежища создаются временные лагеря, где люди часто остаются намного дольше предусмотренного законом срока. Эти пункты размещения нередко представляют собой спортивные залы с рядами койко-мест, без элементарных удобств и личного пространства.
В 2022 году на условия проживания жаловались украинские беженцы, размещенные в военных бараках в муниципалитете Эйде. В тесных помещениях не было кухонь, отсутствовала медицинская помощь, а школьные занятия для детей проводились лишь дважды в неделю. Близость действующей военной базы лишь усиливала стресс: звуки стрельбы были частью повседневности.
С 2019 по 2023 год в нидерландских лагерях для беженцев было зафиксировано 26 случаев самоубийств. По данным организации LGBT Asylum Support, как минимум пять из них касались ЛГБТК-беженцев. С конца 2023 года в лагерях скончались Катя Михайлова из Молдовы, а также Хина Захарова, Антонина Бабченко, Михаил Зубченко и Алиса Серова — все из России. Квир-беженцы особенно уязвимы: многие из них опасаются депортации и часто отказываются от попыток обжаловать отказ в убежище.
Слабые места системы размещения беженцев отражают более глубокий кризис, который в правых кругах Нидерландов описывают как миграционный, а в среде левых и центристской оппозиции — как провал системы приема. Первые возлагают ответственность на глобальные процессы и открытость границ, вторые — на неспособность властей рационально использовать внутренние ресурсы и выстроить эффективное управление.
Первичный центр приема Тер-Апел.
Перегрузка системы и дефицит кадров
По состоянию на май 2025 года в лагерях для просителей убежища в Нидерландах проживают около 70 тысяч человек, из них 50 тысяч — мужчины. Основной поток мигрантов поступает из Сирии, меньшие — из Турции, Ирака, Эритреи и Сомали. При этом ежегодно подается от 25 до 30 тысяч заявлений, но рассматриваются лишь 15–18 тысяч.
Хотя процент одобрения заявок в стране самый высокий в Европе, сроки остаются рекордно длинными. Если раньше решение должно было быть принято за полгода, то с 2022 года срок ожидания увеличили до 15 месяцев. На деле многие ждут до 2,5 лет. В мае 2025 года Европейский суд признал продление сроков незаконным и обязал ускорить рассмотрение дел, поданных до сентября 2022 года.
Корни проблемы — в кадровом дефиците. В 2017 году был сокращен штат иммиграционной службы, а в 2022 году наняли более 400 новых сотрудников. Однако из-за длительного обучения и внутреннего хаоса результатов не последовало. Специальная группа юристов сообщала о системных сбоях: видеозаписи собеседований отсутствовали, а им предлагали ориентироваться на документальные фильмы о странах происхождения мигрантов.
С 2022 года беженцев обязали оплачивать интеграционные курсы. Выдаются кредиты, которые нужно вернуть при провале экзамена, а также уплачивать штрафы. К февралю 2025 года сумма кредитов достигла 27 млн евро, штрафов — 2,3 млн. Европейский суд позже запретил штрафы, но сама система осталась.
После выборов 2023 года ультраправая Партия свободы предложила перевести постоянный вид на жительство в временный сроком до трех лет, с возможным продлением. Также была инициатива об отмене воссоединения семей. 3 июня 2025 года партия вышла из коалиции, что привело к падению правительства и новым выборам.
Закон о перераспределении и протесты
В январе 2024 года был принят Закон о распределении, обязывающий все муниципалитеты размещать беженцев пропорционально численности населения и уровню дохода. Сейчас центры работают лишь в 194 из 345 муниципалитетов. КОА планирует создать до 75 тысяч новых мест к 1 июля 2025 года, чтобы снизить нагрузку на перегруженный Тер-Апель.
Однако даже кратковременное пребывание в Тер-Апеле часто превышает установленные две недели. По словам Полины, получить помощь в первичных лагерях невозможно: персонал неохотно реагирует, полагая, что заявителя вскоре переведут.
Строительство новых центров вызывает протесты. В Элсте, где планировалось разместить 800 человек, местные жители заявляют, что 80% населения против. Аргументы варьируются от нехватки инфраструктуры до ксенофобии: на улицах появляются лозунги «Нет центру — Элст будет в безопасности».
КОА настаивает на создании крупных центров, но местные боятся, что это изменит структуру их городов.
Беженец из Нигерии, протестует против условий, в которых содержатся просители убежища. Сентябрь 2022.
Акция протеста беженцев.
Принцип очередности и заморозка дел
Просители убежища не знают, когда их вызовут на интервью. Нередко новые прибывшие получают решения быстрее тех, кто ждет месяцами. Это связано с тем, что ведомство группирует дела по странам происхождения. Обработка начинается только после накопления таких групп.
Бывает, что процесс вовсе приостанавливается — например, в 2024 году полгода не рассматривались дела из Судана и палестино-израильской зоны. В случае резких политических изменений, как после падения режима Асада в Сирии, рассмотрение заявлений временно прекращается в ожидании стабилизации ситуации.
Изоляция, бездействие и дискриминация
Находиться в лагерях постоянно необязательно: можно уехать к знакомым или арендовать жилье, но придется отказаться от койко-места и еженедельно отмечаться. Изоляция и невозможность занятости остаются ключевыми проблемами.
Людей стараются селить по языковому и культурному признаку, ЛГБТК+ — в отдельных корпусах. Однако бытовая дискриминация сохраняется. По словам Полины, трансфобия была вызвана не злобой, а невежеством. После скандала, организованного LGBT Asylum Support, администрация принесла ей извинения.
Другой беженец, Салим, рассказал о быстрой реакции персонала на конфликты и домогательства — вплоть до переселения проблемных соседей.
Работать в первые полгода нельзя. Позже — можно, но трудности создают бюрократия, отсутствие языка, связей и длительное получение идентификационного номера BSN. Большинство находит работу в тяжелых секторах — на складах или в магазинах. Другие подрабатывают в лагере — например, убирают территорию за небольшую доплату. Полина считает это унизительным, Салим — полезным.
Некоторые лагеря организуют досуг: уроки языка, настольные игры, кино. Но такие инициативы нерегулярны, и большую часть времени люди предоставлены сами себе, что подрывает психическое здоровье.
Переоборудованная в центр приема беженцев тюрьма де Купел.
Недоступная психологическая помощь
Формально психологическая помощь есть, но ее качество вызывает вопросы. Полине назначили человека без подготовки, который общался через переводчика и задавал беженцам из России одинаковые вопросы, включая стереотипный: «Наверное, у вас была подруга-водка?»
После коллективной жалобы назначили дипломированных специалистов. Полина работала с терапевтом до выезда, но подчеркивает: не все умеют добиваться своих прав. Молодые транс-беженцы часто более уязвимы и не знают, как защищаться.
В тяжелых случаях система не справляется. Близкие Кати Михайловой считают, что ее смерть стала следствием отсутствия помощи при установленном диагнозе.
Главным источником поддержки остаются отношения внутри лагеря. Но солидарности и дружбы часто недостаточно, чтобы справиться с изоляцией, бюрократией и стрессом.