В 2015 году Европа казалась открытым маяком надежды: тогда, воплотив лозунг «Мы справимся», Германия приняла сотни тысяч беженцев. Сегодня ситуация иная. Страны ЕС последовательно усиливают контроль, ограничивают доступ к убежищу и выстраивают систему внешней фильтрации заявок — от депортаций до передачи обработки прошений третьим странам, что все чаще становится предметом ожесточенных споров внутри союза как в Берлине, где инициатива канцлера сталкивается с сопротивлением внутри СДПГ.
Тем временем уязвимые люди застревают в лагерях, где годы проходят в ожидании решения: без работы, без ясной перспективы, в условиях нарастающей апатии и психологического истощения о чем свидетельствуют истории из центров, где время превращается в пытку ожиданием.
Так Европа оказалась между двумя реальностями: политикой, которая строится на ограничениях и внешнем контроле, и человеческими судьбами, затянутыми в бесконечную паузу. Этот разрыв показывает, что миграционный кризис — не эпизод, а постоянный вызов, продолжающий определять европейскую политику и общественные настроения.
В августе 2015 года житель Лесбоса Парис Луамис с трудом верил собственным глазам. С турецкого берега одна за другой прибывали лодки с людьми. «У меня снова оживают воспоминания о тех днях, — говорит 50-летний владелец отеля. — Они плыли из Сирии, Афганистана и многих других стран».
За несколько месяцев в Евросоюз прибыло свыше миллиона человек — крупнейший поток беженцев со времен Второй мировой. Луамис вместе с волонтерами раздавал на берегу еду и одежду изнуренным мигрантам. «Я горжусь тем, что мы сделали тогда», — вспоминает он.
Большинство стран с наименьшей терпимостью расположены вдоль так называемого балканского маршрута, по которому ранее мигранты двигались из Греции в Германию.
Сегодня пляж опустел. Но хозяина отеля тревожит перспектива новой волны: летом число прибывающих растет, и министр миграции Греции предупреждает о риске «вторжения» со стороны тех, кто бежит из Судана, Египта, Бангладеш или Йемена. «Я вижу страдания этих людей. Пока они не добираются сюда, но мы наблюдаем приток на Крите. Если войны продолжатся, вполне вероятно, они окажутся и у нас», — рассуждает Луамис.
Вспоминая 2015-й, я вижу, как просители убежища двигались к Германии и Скандинавии — пешком вдоль железнодорожных путей, через поля и проселочные дороги. В Германию тогда ежемесячно прибывали десятки тысяч человек: в июле — 76 тысяч, в августе уже 170 тысяч. Именно тогда канцлер Ангела Меркель произнесла фразу wir schaffen das — «мы справимся», что стало символом готовности страны принять беженцев.
Канцлер Германии Ангела Меркель произнесла слова “Wir schaffen das” — “Мы справимся”, которые многие восприняли как открытый призыв приветствовать беженцев.
Ее слова о силе Германии и необходимости преодолевать трудности вошли в историю, но политические последствия оказались куда тяжелее. Оптимизм лета 2015-го, когда толпы встречали мигрантов аплодисментами, сегодня воспринимается как отголосок другой эпохи.
Со временем лозунг Меркель превратился в бремя: критики утверждали, что он стал «магнитом» для новых волн миграции. Уже через две недели канцлер вынуждена была восстановить пограничный контроль.
Десять лет спустя миграция остается одной из главных тем европейской политики. Причины недовольства варьируются от страны к стране, но общее — это страх за безопасность, экономические трудности и разочарование в традиционных партиях. Все это подпитывает недоверие к тем, кто пытается найти убежище в Европе.
Эти настроения усилили позиции ультраправых: за два электоральных цикла их поддержка в ЕС почти удвоилась, достигнув 27,6%, по данным института Atlas.
Хотя масштабы притока уже не сопоставимы с 2015 годом, в среднем ежегодно регистрируется около 200 тысяч новых прибытий. С начала этого года — более 96 тысяч. Остается вопрос: способны ли ограничения действительно остановить поток? Или глобальные войны и нищета делают миграцию неизбежной?
Венгрия утвердила курс на жесткую миграционную политику, за ней последовали другие страны Европы
Венгрия остается символом жесткого курса в миграционной политике. В сентябре 2015 года я видел, как на границе с Сербией начали возводить первый забор — и сотни людей спешили пересечь рубеж до его закрытия.
Сегодня министр по делам ЕС Янош Бока заявляет, что позиция Будапешта оказалась оправданной: к венгерскому примеру тяготеют и другие европейские столицы. В подтверждение он приводит планы Лондона ограничить возможность беженцев привозить семьи, а также шаги Ирландии, Дании и Швеции.
В июне 2015 года Венгрия начала возведение четырехметрового забора на своем южном рубеже протяженностью 175 километров.
«Мы чувствуем себя оправданными не только из-за того, что происходит в других странах Европы. Это знак, что мы выбрали правильный путь десять лет назад. Сегодня большинство стран делают то, что мы делаем уже давно», — утверждает он.
Практика Венгрии бескомпромиссна: нелегально пересекших границу немедленно выдворяют. Подать прошение об убежище можно лишь в Белграде или Киеве — что на фоне войны делает процедуру фактически недоступной. «По сути, легального пути попасть в Венгрию как беженцу не существует», — говорит правозащитница Тимеа Ковач.
За нарушение европейских обязательств страна ежедневно платит штраф в один миллион евро. Но Бока подчеркивает: курс менять не будут. «Если это цена за защиту границ и стабильность в Венгрии, ее стоит платить», — настаивает он.
ЕС ежедневно штрафует Венгрию на один миллион евро за нарушение обязательств по приему беженцев. Министр Янош Бока настаивает, что политика страны не изменится.
Тем не менее даже столь жесткие меры не способны полностью остановить поток. По данным австрийской полиции, ежедневно фиксируется от 20 до 50 попыток нелегального перехода границы из Венгрии. Это только официальная статистика.
Во время поездки на рубеж с Сербией я слышал недовольство среди венгерских пограничников. Мы углубились в лес, где вооруженный патруль вел нас по грунтовке. Яркий свет сменился густой тенью, деревья образовали тоннель. Там, на этом участке границы, напряжение чувствовалось острее всего.
Добровольческие патрули на венгерской границе считают оборону больше показательной, чем эффективной
В камуфляже и с винтовками наперевес Сандор Надь и Эрик Молнер патрулируют венгерский участок границы с Сербией. Оба — гражданские добровольцы, которых государство наняло для усиления контроля.
«Я ощущаю грусть и злость, но сильнее всего тревогу за будущее, — признается Сандор. — Европа не справляется с задачей остановить поток. По сути, то, что мы наблюдаем, превратилось в одно большое представление. Оборона границы — это скорее политическое шоу».
ЕС ежедневно штрафует Венгрию на один миллион евро за нарушение обязательств по приему беженцев. Министр Янош Бока настаивает, что политика страны не изменится.
Через несколько минут наш путь выводит на поляну. Перед нами — четырехметровый забор, увитый колючей проволокой, с сенсорами и камерами. «Их просто разрезают, и группы устремляются через несколько точек одновременно. Так продолжается уже много лет», — объясняет Сандор.
Главную угрозу, по его словам, представляют не отдельные пересечения, а организованная преступность, которая всегда на шаг впереди властей. «Этот забор никого в итоге не останавливает. Он лишь задерживает людей, но не способен прекратить движение».
Сделки ЕС с соседними странами и практика выдворений превращают миграцию в инструмент политики
По данным ООН, рост нелегального трафика оборачивается массовыми нарушениями прав человека. Перевозчики бросают людей в пустыне Сахары или сажают их на перегруженные лодки. Те, кто продвигается дальше, нередко сталкиваются с тем, что силовики насильно возвращают их обратно в пустыню. За последнее десятилетие при попытках попасть в Европу погибло более 32 тысяч человек, включая 1 300 только в этом году. Международная организация по миграции подчеркивает: многое происходит практически в полной безнаказанности.
За последние десять лет, пытаясь попасть в Европу, погибло более 32 тысяч человек.
Лето 2015-го сопровождалось не только открытыми объятиями. Реакция ряда стран была мгновенной: Венгрия строила забор, Хорватия выводила полицию для сдерживания толпы, Словения массово задерживала мигрантов. К марту 2016 года, спустя полгода после заявления Ангелы Меркель, ЕС заключил соглашение с Турцией, чтобы сократить поток через Грецию и Болгарию. Вслед за этим появились аналогичные договоренности с Марокко, Тунисом, Ливией и Египтом, превращавшие эти государства в буферные зоны.
С тех пор все чаще фиксируются так называемые «пушбеки» — когда мигрантов силой возвращают за пределы ЕС. В январе Европейский суд по правам человека признал Грецию виновной в «систематических» незаконных выдворениях в Турцию.
Задокументированы многочисленные случаи, когда полиции и береговая охрана отталкивали соискателей убежища обратно через границы ЕС.
Герасимос Цурапас, профессор международных отношений Бирмингемского университета, называет политику «аутсорсинга» миграции переломным моментом: «Когда-то это считалось исключением, сегодня стало правилом. „Дипломатия миграции“ заразительна: одна сделка запускает цепочку следующих».
Он указывает и на парадокс: «Европа закрывает границы и ограничивает доступ к убежищу, но одновременно нуждается в трудовых мигрантах, чтобы восполнять дефицит рабочей силы».
Не свой дом
Ад ожидания
Что происходит в лагере для беженцев в Нидерландах, в котором произошло больше 20 самоубийств
Миграционная политика ЕС резко смещается вправо
Даже центристы поддерживают депортации, лагеря в третьих странах и пересмотр Европейской конвенции
Берлин поддержал депортации соискателей убежища в третьи страны и перенос рассмотрения заявлений за пределы ЕС
Коалиция Мерца ужесточила контроль, заморозила воссоединение семей — и столкнулась с сопротивлением СДПГ
В Швеции рост ультраправых и преступности изменил отношение общества к беженцам
В странах, которые прежде считались образцом открытости, миграционный вопрос изменил политический ландшафт. В Швеции партия «Шведские демократы» на выборах 2022 года получила 20,5% голосов и стала второй по величине силой. В обмен на поддержку правительственной коалиции меньшинства она добилась ужесточения правил: ограничено воссоединение семей, сокращены квоты на убежище, усложнен доступ к постоянному виду на жительство.
На западе страны, в Карлстаде, живет сириец Абдулменем Альсатуф. В 2015 году он и его семья получили теплый прием. Сегодня все иначе. «Сначала отношение было добрым. Но с годами — особенно после смены власти — стало хуже. Люди стали более расистскими», — говорит он, вспоминая, как соседи оставили у его двери игрушечную свинью. Его жена Нур добавляет: «Нас воспринимают так, будто мы приехали за их деньгами. Но это неправда. Я учила язык, получила образование, работала — в уборке, на кухне, в детском саду. Я плачу налоги, я часть общества».
Сирийский беженец Абдульменем Альсатуф вспоминает, как в 2015 году его тепло встретили в Швеции.
Почему общественное мнение сдвинулось вправо? Политики и СМИ чаще всего указывают на рост преступности, особенно организованной. С 2013 года число преступлений с применением огнестрельного оружия более чем удвоилось, а среди подозреваемых непропорционально много мигрантов или их детей. Однако шведский МИД предупреждает: простые выводы вводят в заблуждение, поскольку важную роль играют безработица, низкий уровень образования и травмы войны.
У культурного музея я встретил маляра Даниэля Хессарпа. Как и 60% шведов по опросам, он обеспокоен ростом преступности. «Мы видим статистику, видим, кто совершает преступления. Вот и ответ. Раньше такого в Швеции не было», — говорит он. Его подмастерье Тео Бергстен, напротив, отмечает: «Я не против иммиграции. Это возможность учиться друг у друга. Но рост преступности — печальная часть истории».
Житель Карлстада Даниэль Хессарп относится к большинству шведов, которые выражают обеспокоенность ростом преступности.
По словам Марии Моберг, социолога Карлстадского университета, именно социальные сети стали главным каналом мобилизации ультраправых. «„Шведские демократы“ говорят прямо: они не хотят видеть здесь просителей убежища и выступают за то, чтобы часть людей уехала. Правительство в целом задает тон, делая страну менее гостеприимной. Сегодня стало куда более приемлемо не быть открытым».
Кладбище на Лесбосе напоминает, что миграционный поток не остановят ни заборы, ни ограничения
На Лесбосе я снова побывал в месте, знакомом по годам репортажей. Среди оливковых рощ, в получасе езды от аэропорта Митилини, находится кладбище беженцев. Здесь покоятся те, кто погиб по пути к острову или в лагерях, возникших после 2015 года. На многих плитах лишь надпись «Неизвестный» — последнее пристанище людей, веривших, что Европа даст им шанс. Когда я приехал, на кладбище было три свежие могилы и одна еще открытая, ожидавшая захоронения. Это мрачное напоминание: отчаявшиеся будут пытаться прорваться в Европу, несмотря на смертельные риски.
В Греции есть кладбище, где похоронены беженцы, утонувшие при попытке пересечь Эгейское море.
С начала года число зафиксированных попыток въезда снизилось на 20%. Но цифры колеблются, а причины исхода остаются прежними — войны, репрессии, нищета. Именно они формируют поток, который невозможно перекрыть полностью. Для европейских политиков главный вызов в том, что кризисы не исчезнут, и ответ придется искать вне зависимости от того, кто у власти.