Россия держит экономику на военных рельсах, но упирается в дефицит людей и технологий

Россия перевела экономику на военные рельсы, чтобы поддерживать войну против Украины. Хотя страна не живет в режиме полной мобилизации, Кремль активно вкладывается в оборонные заводы и наращивает торговлю с Китаем, обходя санкции. За три года экономика показала результаты лучше прогнозов благодаря высоким госрасходам, выгодной конъюнктуре сырья и умелому управлению финансами.

Существуют две противоположные оценки: по версии Владимира Путина, экономика достаточно устойчива, чтобы одновременно вести войну и наращивать армию до уровня вызова НАТО; с январского возвращения Дональда Трампа в Белый дом Кремль чаще прощупывает прочность альянса (нарушения воздушного пространства Польши дронами и полеты истребителей у Эстонии). С 2022 года Россия действительно увеличила выпуск вооружений, несмотря на жесткие санкции. По другой версии, экономика обречена. Истина между ними: долгосрочные возможности упираются в растущие бюджетные издержки, дефицит рабочей силы, технологическую изоляцию и перегруженную оборонку. Военным аналитикам потребуется 7–10 лет, чтобы восстановить армию до боеспособности уровня НАТО; в ближайшей перспективе Москва способна вредить НАТО малыми средствами (кибератаки, диверсии) и может рискнуть прямой агрессией на фоне ускоренного перевооружения Европы.

После трех с половиной лет полномасштабной войны видны пределы российской политэкономии. Чтобы сорвать планы Путина, США и Европе нужно трезво оценить ее долговременные уязвимости — и использовать их уже сейчас.

Несмотря на санкции и изоляцию, Россия поддерживает работу военной машины. Доля обороны в федеральном бюджете выросла с ~22% в 2021 году до почти 40% сегодня (в сумме с внутренней безопасностью это около 8% ВВП). Расширено производство дронов и боеприпасов, пополнены запасы советской техники, введены щедрые выплаты для привлечения контрактников. Война ведется без тотальной мобилизации: частичный призыв и круглосуточная работа оборонных предприятий. Дефицит компонентов закрывают параллельный импорт через третьи страны и поставки из Китая — работающая в краткой перспективе импровизация.

Но достижения скромнее, чем кажутся. По оценке Дары Масикот, к 2024 году оборонно-промышленный потенциал в целом уперся в потолок (исключение — беспилотники). На фронт идет в основном восстановленная, а не новая техника, часто уступающая системам НАТО; коррупция и неэффективность хронически подтачивают армию и ВПК, а частичные улучшения не дают ресурсов для быстрого наращивания мощи.

Россия задействовала резерв промышленной мобилизации и частично расширила инфраструктуру (например, новые снарядные мощности). Но производственные и кадровые резервы близки к исчерпанию. Существенный рост выпуска потребовал бы полноценной военной экономики — перепрофилирования гражданских отраслей, как во Вторую мировую (вплоть до превращения автозаводов в военные). Кремль избегает этого, опасаясь дефицита потребтоваров и социальной напряженности.

Военная экономика работает до предела, упираясь в бюджетное давление, нехватку людей, технологические барьеры и раздробленный ВПК. По сути, это экономика одноразовых товаров: заводы загружены, зарплаты платятся, спрос на материалы растет — но продукция быстро сгорает на поле боя, а государство несет пожизненные обязательства перед ранеными и семьями погибших. Такой цикл краткосрочно поддерживает занятость, но не создает долгосрочных активов и не повышает производительность, делая страну занятой, но беднеющей.

Фискальные показатели тревожны. Нефтегазовые доходы падают из-за цен, логистики, курса и риска новых санкций; в первой половине 2025 года федеральные поступления снизились на 16,9%. Проект бюджета-2026 исходит из $59 за баррель (раньше — $67) и, вероятно, будет снижен.

Ненефтегазовые доходы растут, но медленнее на фоне торможения: за семь месяцев ВВП прибавил лишь 1,1% после перегрева 2023–2024 гг. (3,6% и 4,1% соответственно), подогретых госрасходами и инфляцией. Рост оказался неустойчивым; нынешнее замедление высвечивает зависимость от бюджетного стимулятора. Для закрытия дефицита запущена «мобилизация доходов»: повышаются штрафы и сборы; в 2024-м выросли НДФЛ и налог на прибыль; обсуждается плюс 2 п.п. к НДС (до 22%), что даст ~$14,3 млрд, и шестикратное снижение порога выручки для уплаты НДС — резкое расширение базы.

Министр обороны Андрей Белоусов уверяет Путина, что высокие оборонные расходы в 2026-м и далее при более эффективных закупках подтолкнут и гражданский сектор, подключив малые компании и структуры вроде Центра «Рубикон» к гособоронзаказу и финансированию технологий двойного назначения. Логика — эффект масштаба: как в США 1960-х, когда заказы Пентагона и НАСА на Minuteman II и Apollo вызвали массовизацию и удешевление интегральных схем, запустив компьютерную индустрию.

Но российская полузакрытая модель устроена иначе: любой вброс ликвидности бьется о жесткие ограничения предложения (логистика, технология, кадры). Избыток денег переходит в цены и инфляцию, подрывая цели наращивания выпуска. В проекте бюджета-2026, впервые с начала войны, рост оборонных трат должен остановиться и, возможно, слегка снизиться — не ради мира, а ради перераспределения. Однако небольшая коррекция не решает структурных проблем: резкое сокращение грозит обвалом, сохранение — хронической стагнацией.

Дефицит рабочей силы острый: к концу 2024 года не хватало ~2,2 млн работников, 70% компаний жаловались на кадровый голод. За людей конкурируют оборонка, стройка, транспорт, АПК. Миграция ограничена: мигранты допускаются в низкооплачиваемые сектора, их права урезаны (включая доступ детей к школам).

Демография давит: доля 65+ уже 18% и, по прогнозам, достигнет 24% к середине века. Война усугубляет: по оценкам BBC и «Медиазоны», погибло не менее 219 тыс. российских военнослужащих — преимущественно трудоспособные мужчины; сотни тысяч выбыли из экономики из-за ранений; контрактники на фронте — около 0,5% трудоспособного населения. После войны часть вернется, но боевые навыки редко конвертируются в мирные профессии; понадобятся переобучение и длительная медподдержка.

Экспортные ограничения США и Европы отрезали поставки высоких технологий — полупроводников, прецизионных подшипников, станков. Импортозамещение требует строить заводы с нуля, получая более дорогие и менее качественные аналоги. Параллельный импорт и Китай временно закрывают дыры, но качество ниже оригинала. Зависимость от Китая углубляется — и по компонентам, и по оборудованию и роботам — усиливая его влияние на цены. Россия способна собирать оружие, но не восстановит сложную промышленную базу для долгосрочной конкурентоспособности.

ВПК — мозаика: от «Ростеха» до региональных мастерских и гаражных стартапов по дронам. Такая децентрализация удивительно эффективна в войне: малые производители быстрее и дешевле традиционных подрядчиков. Но после войны государство вряд ли сохранит их — проще вернуться к советскому централизму с раздутыми закупками и коррупцией, что замедлит технологическое развитие. Уже сейчас нарастают споры: Белоусов ратует за «народный ВПК», тогда как окружение Путина — Сергей Чемезов и Алексей Дюмин — лоббируют интересы крупных корпораций. С 2008 года Чемезов укрепляет «Ростех», подчиняя активы и давя на акционеров и менеджеров; аналогичные методы способны вытеснить новых игроков, породив конфликты, задержки и перерасход.

США и Европа не должны ждать самопроизвольного краха российской экономики. Ее структурные ограничения означают, что военное восстановление будет медленным, неровным и дорогим — а значит, окно возможностей для его замедления открыто. Более жесткие ограничения на оптику, полупроводники и станки плюс давление на нефтяной экспорт и финсектор усилят издержки, одновременно осложняя импорт потребтоваров, поддерживающих уровень жизни среднего класса.

Нужно просчитывать ответ Кремля: углубление милитаризации — перевод гражданских отраслей на военные рельсы, строительство новых заводов, переманивание работников зарплатами, отсрочками и агрессивным рекрутингом. Но это риск для Путина: гражданам придется жертвовать, возможны закрытия фабрик, дефицит товаров, отток кадров в оборонку. До сих пор лояльность поддерживалась «нормальностью» быта; полная мобилизация разрушит этот баланс. Тем не менее ставка на подчинение Украины и ослабление НАТО может перевесить риск.

Во времени — ключ. За 2–3 года Россия частично компенсирует потери, но на полное восстановление армии уйдут годы. Парадокс ее военной экономики в одновременной силе и уязвимости. США и Европе стоит действовать сейчас — использовать преимущества, пока возможности Кремля ограничены, а не ждать его нового укрепления.