Большинство детей, прошедших ранний социальный переход, сохраняют гендерную идентичность

Когда Кристина Олсон в начале 2010-х начала изучать детей, которые прошли социальный переход от одного гендера к другому, их было совсем немного. Само понятие социального перехода — жизни в новом гендере без медицинского вмешательства — оставалось спорным для несовершеннолетних. Но постепенно утверждалось новое понимание: трансгендерные дети осознают, кто они есть, и откладывать признание этого нет оснований. Все больше родителей поддерживали такой выбор и позволяли детям менять социальную идентичность, иногда начиная с трехлетнего возраста.

Чтобы изучить последствия, доктор Олсон и ее коллеги сформировали группу из сотен таких ранних социальных переходов, а также их семей, рассчитывая наблюдать их в течение многих лет. Дополнительно были собраны две контрольные группы: братья и сестры детей, идентифицировавших себя как трансгендерные, но на старте исследования остававшиеся цисгендерными, и отдельная группа детей, в основном из штата Вашингтон, где тогда работала Олсон (ныне профессор Принстонского университета).

Проект TransYouth, как он впоследствии стал называться, сегодня является крупнейшим и наиболее результативным долгосрочным исследованием ранних социальных переходов среди детей в мире. В 2018 году Кристина Олсон получила премию MacArthur Fellowship («грант для гениев») за эту работу. Последние результаты подчеркивают сложность темы и показывают, насколько по-разному эксперты в глубоко поляризованной области трактуют одни и те же статистические данные.

В июле в журнале Monographs of the Society for Research in Child Development была опубликована работа «Стабильность и изменения гендерной идентичности и сексуальной ориентации в детстве и подростковом возрасте». Основной вывод исследования заключается в том, что большинство детей, прошедших социальный переход в раннем возрасте, со временем сохраняют устойчивую гендерную идентичность. Средний возраст перехода в выборке составлял шесть с половиной лет, а повторный контакт с исследовательской группой Олсон происходил спустя семь лет. Полностью 82% участников оставались непреклонны в своей идентичности.

Оставшиеся 18% испытали хотя бы одно изменение — либо вернулись к своему биологическому полу, либо, что встречалось чаще, стали идентифицировать себя как «гендерно разнообразные», то есть не относящиеся ни к цисгендерным, ни к трансгендерным мальчикам или девочкам. Более распространенный термин для этой категории — «небинарные».

Тот факт, что почти пятая часть детей из исследуемой группы не сохранила устойчивую гендерную идентичность, должен заставить сторонников необратимых медицинских вмешательств задуматься. Это также усложняет интерпретацию другого вывода Олсон. В 2022 году она опубликовала в журнале Pediatrics ранние результаты наблюдения за той же когортой: тогда лишь у 7% детей, рано прошедших социальный переход, в течение пяти лет произошла смена идентичности. В совокупности оба исследования указывают на то, что со временем значительная часть участников может по-новому осмыслить свое отношение к гендеру. При этом последняя волна опросов охватывала подростков в среднем 15 лет — задолго до наступления зрелости.

«Чем длиннее период наблюдения, тем больше нестабильности», — отмечает доктор Стивен Левин из Медицинской школы Университета Кейс Вестерн Резерв, много десятилетий работающий с трансгендерными взрослыми и молодежью. Лора Эдвардс-Липер, еще одна экспертка, критикующая, по ее мнению, чрезмерно поспешные подходы к переходу в подростковом возрасте, подчеркивает: если с возрастом отказы от новой гендерной идентичности становятся чаще, «это может быть веским аргументом в пользу того, что социальный переход в раннем возрасте стоит осуществлять с осторожностью».

Новое исследование затрагивает и другую болезненную тему — роль внешних факторов. Ссылаясь на предыдущие работы, авторы упоминают «распространенное в литературе мнение, что родители в какой-то степени способствуют или поддерживают гендерное несоответствие у детей». Но они выражают сомнение, указывая, что большинство братьев и сестер трансгендерных участников остаются цисгендерными. «Если бы родители в целом поощряли гендерное несоответствие, логично было бы ожидать большего числа трансгендерных идентичностей среди сиблингов».

Однако Женя Аббруззезе, соосновательница Общества за доказательную медицину в сфере гендера, которое скептически относится к медицинскому переходу у молодежи, трактует данные иначе. Она указывает, что «поразительно, но 23% сестер трансгендерных детей идентифицировали себя как трансгендерные в ходе исследования». Эта доля значительно выше, чем среди несвязанных участников: 9% мальчиков и 10% девочек, а также выше, чем среди братьев участников (9%). При этом речь идет о периоде стремительного роста числа молодых людей, заявлявших о трансгендерной идентичности, причем большинство из них — зачастую 60% и более — были рождены женщинами.

Все эти показатели заметно превышают оценки распространенности трансгендерности в популяции, которые дают, например, Центры по контролю и профилактике заболеваний США, — около 1%. Очевидно, что молодежь воспринимает такие понятия, как «гендер», иначе, чем их родители. Но неизвестно, насколько эти ярлыки отражают глубокие и устойчивые идентичности, а насколько — временные переживания, которые со временем могут перерасти в более привычные формы сексуальной ориентации и гендерного самоопределения. По мере накопления данных это неизбежно будет влиять на политику в отношении ранних гендерных переходов.

Что думают об этих выводах сами авторы? В письме один из участников исследования, Бенджамин деМайо, «вежливо» отказался обсуждать тему. «Неинтересно, спасибо», — добавила Олсон.