«Лояльность оказалась важнее компетентности, а институты были обесценены»

В своей колонке для The Economist экономист и бывший советник президента Украины Александр Роднянский пишет, что сегодняшнюю повестку заполнили сообщения об американо-российском «мирном плане», который может обернуться для Украины управляемой капитуляцией. Это само по себе достаточно опасно. Но не меньше тревожит и состояние власти, которой предстоит ставить подпись под таким документом. Последние две недели украинцы переваривают мрачные подробности крупного коррупционного скандала. Однако история с «Энергоатомом» — схема откатов примерно на $100 млн в государственном операторе атомной энергетики — не просто очередной эпизод военного мародерства. Она превратилась в проверку: способно ли руководство Украины реформировать систему, которую само выстроило, или же эта система уже стала одним из самых ценных активов Кремля.

Общий контур дела теперь многим известен. После 15-месячного расследования антикоррупционные органы Украины заявили, что посредники, предположительно, снимали 10–15% с контрактов «Энергоатома», в том числе с тех, что предназначались для защиты подстанций от российских ракет. Следователи утверждают, что деньги прогонялись через сеть, связанную с Тимуром Миндичем, давним бизнес-партнером «Квартала 95» — медиапроизводственной компании президента Владимира Зеленского, — который, по странному совпадению, покинул страну незадолго до начала обысков. Двух министров отправили в отставку. Наблюдательный совет «Энергоатома» распустили полностью. Против господина Миндича и его соратника ввели санкции. На бумаге все выглядит как работающий механизм: детективы расследуют, прокуроры предъявляют обвинения, министры уходят; Брюссель заявляет, что получил подтверждение правильности курса. Но если присмотреться, проступает иная картина.

Подобный удар был бы болезненным в любое время, но сейчас он приобретает разрушительный характер. Вопреки многократным прогнозам о скором коллапсе, российская экономика сумела приспособиться к войне. Кремль направляет на оборону 7–8% ВВП, покрывая эти расходы за счет повышения налогов, перераспределения нефтяных доходов и негласного общественного соглашения в духе «пушки вместо масла». Независимые аналитики сегодня оценивают оставшийся фискальный ресурс России не в месяцах, а в годах. Украина же тратит на вооруженные силы почти треть своего ВВП и способна выплачивать пенсии и обеспечивать базовые государственные услуги исключительно благодаря внешней помощи. На этом фоне незаметно развивается и кризис мобилизации: с начала полномасштабного вторжения прокуроры возбудили более 300 000 дел, связанных с самовольным оставлением части и дезертирством.

Именно в эту и без того шаткую реальность и врывается скандал вокруг «Энергоатома». Для европейского избирателя он выглядит как классический пример коррупции, и российской пропаганде здесь даже не требуется ничего выдумывать. Непосредственная угроза, впрочем, состоит не в том, что Европа внезапно отвернется от Украины. Гораздо вероятнее иной сценарий: поддержка станет более медленной, более скупой и обставленной дополнительными условиями в тот момент, когда Киеву жизненно необходим предсказуемый, многолетний формат помощи для стабилизации фронта и экономики.

Реакция самого Владимира Зеленского отражает всю двойственность происходящего. В недавнем видеообращении он напомнил украинцам об их достоинстве и предупредил, что страна стоит перед одним из самых сложных выборов в своей истории — между принятием той или иной версии американо-российского проекта мирного соглашения и риском изоляции с еще более тяжелой зимой впереди. Одновременно он призвал политический класс «прекратить поливание грязью». Это прозвучало скорее не как позиция главы государства, столкнувшегося с системным сбоем, а как новая серия «Слуги народа» — сатирического телесериала, в котором Зеленский снимался до прихода в политику: лидер, апеллирующий напрямую к обществу поверх дискредитированного истеблишмента, который он сам же и сформировал и оберегал.

За этим стоит более широкая философия управления. С 2019 года президентская команда последовательно персонализировала власть. Кабинет министров рассматривался не как самостоятельный центр выработки политики, а скорее как административное продолжение Офиса президента. Лояльность оказывалась важнее компетентности. Институциональные роли обесценивались; советы и комиссии заполнялись друзьями и «практиками», для которых мерилом успеха становилось не предотвращение скандалов, а способность их пережить.

Александр Роднянский, вспоминая собственный опыт работы во власти, пишет: «За все годы моей работы в правительстве меня ни разу не приняли за “практика”. Я был теоретиком». Намек был прозрачен: он якобы не подходил для участия в трансформации Украины. Роднянский вспоминает, как один из близких соратников президента однажды сказал ему, что подлинный экзамен для экономического «практика» — это вовсе не макроэкономика, а способность выжить в тюрьме, если судьба туда забросит. В этом смысле он и его окружение имели преимущество. Автор признает, что его докторский диплом Принстона по экономике эту часть учебной программы упустил.

То, что произойдет дальше, может оказаться решающим в среднесрочной перспективе. Коррупционные скандалы почти наверняка будут разворачиваться и дальше — с новыми записями, фамилиями и отставками. Президент будет отвергать обвинения, жертвовать несколькими расходными фигурами, апеллировать к национальному достоинству и обвинять критиков в подрыве единства. Премьер-министр Юлия Свириденко останется на своем посту ровно настолько, чтобы возглавить «зачистку», хотя именно она курировала формирование наблюдательного совета ядерной компании, будучи министром экономики. По сути, президент поручил ей расследовать собственную институциональную конструкцию, рассчитывая, что этого никто не заметит. Госпожа Свириденко, занявшая должность в июле, пока почти не упоминалась — во многом потому, что ее почти никто не знает. Эта незаметность не побочный эффект, а ключевая особенность назначения: премьер-министр достаточно бесцветный, чтобы не конкурировать с президентом, и достаточно невидимый, чтобы принимать на себя ответственность, не привлекая внимания.

Владимир Зеленский вряд ли добровольно изменит курс. Он продолжит смещать вину вниз и в стороны, утверждая, что любые разговоры о политических переменах играют на руку России. Возможен ли иной сценарий? Лишь в том случае, если скандал в сочетании с обременительным мирным планом поставит его перед выбором — либо лично принять крайне непопулярные условия, либо отойти в сторону.

Для партнеров Украины теперь табуирован не вопрос о том, насколько глубока коррупция, а иной, более острый: остается ли нынешнее руководство частью решения или уже стало частью проблемы. Украинские солдаты по-прежнему выигрывают время на фронте. И от того, будет ли это время использовано для перезагрузки скомпрометированной системы или лишь для продления жизни затянувшегося политического сериала, зависит не только качество будущего мира, но и то, кто в итоге будет его подписывать.