Феминизм как удобный фасад

Когда Линн Паррамор опубликовала в Business Insider колонку о разрыве между феминистским языком и реальностью труда, реакция была мгновенной — и предсказуемой. В комментариях ее обвинили в «расколе движения», «токсичности» и «предательстве солидарности». Один из авторов, регулярно публикующий тексты о правах женщин в экономике, написал ей в личные сообщения: «Это не помогает. Сейчас время объединяться, а не делить».

Он был мужчиной. Его работы посвящены борьбе с неравенством. Он выступал на конференциях, где говорил о «токсичной корпоративной культуре», в которой женщины лишаются голоса. Но когда речь зашла о разнице в оплате между ним и женщинами в редакции — он предпочел молчание.

Так начинается многое из того, о чем не принято говорить открыто: о мужчинах, которые используют феминистскую риторику не для борьбы с неравенством, а как способ сохранить контроль. Они говорят правильные слова, участвуют в панелях, лайкают посты о sisterhood и diversity, а потом — решают, кого уволить, кого сократить, кого не повысить.

Формальная «слышимость» не гарантирует реального влияния. Многие женщины, с которыми мы говорили, описывали одно чувство: их приглашали модерировать дискуссии, вести diversity‑группы, писать блоги о равенстве, — но не допускали к перераспределению ресурсов.

Показателен случай Кристен Махан из медиахолдинга Condé Nast. Она возглавляла внутреннюю инициативу по гендерному равенству и участвовала в аудите жалоб на сексизм. Спустя несколько месяцев ее позицию сократили. «Меня просили быть лицом перемен, но не участником решений. Когда я попыталась изменить сами правила, мне дали понять, что я перешла границу», — рассказывала Махан в интервью NYMag. Руководство тогда заявило, что «все трансформации требуют баланса интересов». Ни одна из ее инициатив так и не была реализована.

Подобные истории подтверждает статистика. По данным исследования Women in the Workplace 2024 (McKinsey и LeanIn), лишь 28 % позиций уровня C‑suite в США занимают женщины, а в технологических компаниях — 16%. В европейской медиаиндустрии гендерный разрыв в оплате труда достигает 17,2 % (Eurostat, 2024).

Эти цифры подсказывают, почему «слышимость» удобна: публичный прогресс без перераспределения власти обходится дешево.

Многие женщины, с которыми мы говорили при подготовке этого материала, описывали одно и то же чувство: формально они были «услышаны», но фактически не могли повлиять ни на политику компании, ни на распределение бюджета, ни на стратегические решения. Их приглашали на дискуссии, предлагали вести колонку, назначали фасилитаторками Diversity-групп. Но когда речь заходила о перераспределении реальных рычагов — о повышении, о ресурсах, о праве вето — решение принимали другие.

Так было, например, в случае Кристен Махан, бывшей сотрудницы медиахолдинга Condé Nast. Она возглавляла внутреннюю инициативу по гендерному равенству, в том числе участвовала в аудите жалоб на сексизм. Спустя несколько месяцев ее позицию сократили. В интервью NYMag она говорила: «Меня просили быть лицом перемен, но не участником решений. Когда я попыталась изменить сами правила, мне дали понять, что я перешла границу».

Руководство тогда сделало заявление, что «все трансформации требуют баланса интересов». Ни одна из инициатив Махан так и не была реализована.

Парадоксально, но именно мужчины, наиболее активные в прогрессивной риторике, часто оказываются неподвластными критике. Их союзничество — броня. Публично возразить им сложно: они «на вашей стороне». Их критикуют реже. Они задают тон дискуссии, выбирают, кого слышать, кого приглашать, а кого — нет.

В 2023 году международную премию ООН получил шведский проект Men for Gender Equality. Его лидер регулярно выступал на панелях по правам женщин, проводил тренинги для НПО. Но трое бывших участниц рассказали в интервью The Guardian, что в структуре проекта не было женщин на ключевых позициях, а одна из них покинула организацию после многократных игнорирований ее инициатив. Ее комментарии отклонялись с формулировками: «Это слишком эмоционально» или «Мы уже это обсуждали».

Представители проекта заявили, что «все голоса в организации важны». Но как именно принимались решения — не уточнили.

На другом конце спектра — мужчины, искренне считающие себя союзниками. Они читают нужные книги, цитируют Белл Хукс, пишут колонки о гендере. И все же, когда вопрос касается власти — повышений, финансирования, ответственности — структура остается прежней.

Так было в технологической платформе, позиционирующей себя как «пространство для цифровой безопасности женщин». На международной конференции в 2023 году ее основатель говорил о харассменте, травле, праве женщин быть в онлайне без угроз. Его речь вызвала овации. Но позже выяснилось, что в руководстве не было ни одной женщины, а внутренние жалобы сотрудниц на саботаж проектов со стороны мужчин игнорировались.

Одна из бывших сотрудниц рассказала, что после того, как она подняла тему распределения бюджета, ее вывели из рабочих чатов. Другой женщине отказали в продлении контракта. При этом на внешних платформах компания продолжала публиковать материалы о женской безопасности в интернете.

Формально в этих историях нет открытой дискриминации. Никто не говорит «женщинам здесь не место». Наоборот — все обернуто в язык прогресса: «Мы над этим работаем», «Нельзя все сразу», «Важно двигаться вместе». Такой дискурс сложно атаковать. Он обезоруживает. Он создает иллюзию процесса, который нельзя критиковать без обвинений в радикализме.

Как сказала Чимаманда Нгози Адичи: «Проблема не в том, что мужчины не слышат женщин. Проблема в том, что они не отдают микрофон».