Последний вооруженный конфликт между Индией и Пакистаном оказался не просто ответом на теракт — он стал прямым следствием политической трансформации в обеих странах. В Дели — агрессивный индуистский национализм и ставка на военную решимость. В Исламабаде — усиление влияния армии и ослабление гражданских институтов. Этот внутренний сдвиг делает конфронтацию не случайностью, а почти неизбежной. Пока дипломатия бездействует, а общественное мнение радикализируется, каждое новое столкновение лишь укрепляет режимы — и разрушает возможности для мира.
Эскалация нового типа
В последние дни апреля Индия и Пакистан вновь оказались в состоянии военного столкновения — самого интенсивного за последние годы. Но за привычным внешним антуражем скрывались важные новшества. Конфликт развивался стремительно, отражая качественный сдвиг в возможностях и намерениях сторон. Воздушные удары, удары беспилотников и массированное применение средств ПВО придали ситуации характер не просто обмена ударами, а демонстрации нового уровня риска.
Особенно показательной оказалась насыщенность линии контроля в Кашмире боевыми дронами — впервые в истории конфликта. Сотни беспилотников атаковали с обеих сторон, устраняя угрозу для пилотов и непрерывно тестируя уязвимые участки обороны. Это было не столько продолжением прежней логики сдерживания, сколько ее подрывом: скорость, масштаб и автоматизация боевых действий создавали ощущение неконтролируемой эскалации.
Далее последовали удары вглубь территории обеих стран. Под прицел попали аэродромы, объекты ПВО и инфраструктура, потенциально связанная с террористическими группировками. Войска были приведены в наивысшую степень боевой готовности, а риторика нарастала с каждым днем.
Работа индийской ПВО в Джамму. 10 мая 2025 года.
Дипломатия на паузе
Только после того как удары достигли глубины национальных территорий, мировые державы начали действовать всерьез. США, Саудовская Аравия и ряд стран Персидского залива усилили посредничество — но уже в момент, когда следующие шаги могли привести к непредсказуемым последствиям между двумя ядерными государствами. Это вмешательство не стало результатом заранее выстроенного механизма предотвращения эскалации — скорее, это была инерционная реакция на угрозу катастрофы.
В условиях, когда глобальное внимание сосредоточено на внутренних вызовах, от экономических до миграционных, ощущение международной ответственности за стабильность постепенно растворяется. Архитектура ядерного сдерживания, опиравшаяся на внешнее вмешательство и политическую осторожность, начинает давать трещины.
Индийский военный историк Сринаф Рагхаван подчеркивает: в прошлом конфликты между Индией и Пакистаном удавалось останавливать именно благодаря внешнему давлению. Сегодня, по его словам, обе страны демонстрируют значительно меньшую восприимчивость к этому давлению. Особенно Индия, которая, похоже, сознательно стремится переопределить правила игры.
Поврежденное здание в Лахоре, Пакистан. 7 мая 2025 года.
«Руководство в Дели решительно и в чем-то даже демонстративно, — говорит Рагхаван. — Оно хочет убедиться, что Пакистан не уйдет от ответственности и не почувствует, будто добился паритета. В этом и кроется логика эскалации».
Идеология как двигатель конфликта
Что особенно тревожно — после завершения боевых действий политическая реальность в Индии и Пакистане осталась неизменной. Ни одна из сторон не испытала стратегического сдерживания. Напротив — логика внутренней мобилизации и идеологического контроля лишь укрепилась. Это означает, что сама структура конфликтного взаимодействия теперь зиждется не на сдерживании, а на воспроизводстве напряженности.
В Пакистане армия продолжает доминировать над гражданскими институтами. У власти — жесткое военное руководство, сформированное десятилетиями исламизации офицерского корпуса. Контроль над внешнеполитической повесткой остается в руках генералов, чья логика исходит не из политического компромисса, а из силового паритета.
В Индии — иная, но не менее тревожная динамика. Победоносный индуистский национализм постепенно трансформирует светскую демократию в государство с четко выраженной этнорелигиозной идентичностью. Эта идеология подпитывает жесткую позицию в отношении Кашмира и Пакистана, делая любой компромисс политически опасным. Режим Нарендры Моди все чаще строит свою легитимность на демонстрации силы, а не диалога.
На этом фоне дипломатические каналы остаются замороженными. Визовые ограничения не смягчены, а индийское заявление о возможном выходе из договора по водным ресурсам Индуса — критически важного для Пакистана соглашения — лишь усилило напряжение. Исламабад уже предупредил: любые попытки перекрытия притока будут расценены как акт войны.
Теракт как предсказуемый триггер
Формальным поводом для эскалации стала террористическая атака, произошедшая 22 апреля в индийской части Кашмира. Погибли 26 мирных жителей. Индия немедленно обвинила Пакистан в содействии нападавшим, Исламабад категорически отверг причастность. Однако цепочка реакции была во многом автоматической — не столько политикой, сколько следствием накопленной инерции.
С момента прихода к власти Нарендры Моди в 2014 году Индия последовательно выстраивала модель жесткого ответа на теракты. После столкновений с Пакистаном в 2016 и 2019 годах подобная реакция стала ожидаемой и внутри страны, и за ее пределами. В публичной сфере — от медиа до политических элит — усилилось давление: каждый инцидент требовал не просто осуждения, а военной демонстрации. В этом смысле апрельская атака оказалась не началом конфликта, а моментом его политического «разблокирования».
Празднование после объявления о прекращении огня в Хайдарабаде, Пакистан. 10 мая 2025 года.
Тем более что предыдущая конфронтация завершилась для Дели неудачей: в 2019 году Индия потеряла вертолет из-за дружественного огня, а советский истребитель был сбит пакистанскими ПВО — пилот попал в плен. Этот эпизод стал чувствительным ударом по репутации и для армии, и для премьер-министра.
С тех пор правительство Моди вложило миллиарды долларов в модернизацию вооруженных сил. Однако эти усилия столкнулись с внешними ограничениями: на фоне войны в Украине поставки вооружений из России, ключевого партнера Индии, замедлились. Параллельно сохранялась напряженность на гималайской границе с Китаем — там в течение нескольких лет оставались развернутыми десятки тысяч индийских военнослужащих.
В этих условиях новая операция против Пакистана должна была не только продемонстрировать рост военного потенциала, но и восстановить утраченную уверенность — внутри страны и на международной арене.
Силовой ответ без стратегического прорыва
На первом этапе операции, начавшейся в среду, индийские силы нанесли удары по территории Пакистана глубже, чем в любых предыдущих конфликтах за последние десятилетия. По данным открытых источников, целями стали объекты, предположительно связанные с экстремистскими группировками. Это позволило Дели представить действия как адресные и оправданные в рамках борьбы с терроризмом.
Однако за публичным успехом не последовало ощутимого стратегического результата. По оценке западных дипломатов и аналитиков, Индия действительно проявила большую решимость, чем в прошлых эпизодах, и, возможно, повысила уровень сдерживания Пакистана. Но на уровне оперативного исполнения и конечных целей — прогресс оказался минимальным.
Конвой индийской армии в управляемой Индией части Кашмира. 7 мая 2025 года.
Пропагандистская составляющая операции была очевидной. Важно было показать, что Индия действует уверенно и самостоятельно, несмотря на глобальные вызовы, включая нестабильные отношения с Китаем и ограниченные ресурсы. Однако конфронтация быстро зашла в тупик: ни одна из сторон не могла позволить себе уступить, но и дальнейшая эскалация грозила катастрофой.
На фоне растущей интенсивности боев линия контроля превратилась в зону почти непрерывных артиллерийских дуэлей. Потери росли. Удары беспилотников и авиации становились все более дерзкими — под обстрел попадали даже стратегические объекты. Несмотря на заявления о «достижении целей», реальных признаков деэскалации не наблюдалось.
Мир, отложенный до следующего кризиса
Перемирие было объявлено в субботу вечером — спустя четыре дня после начала эскалации. Однако путь к нему оказался тревожно хаотичным. Ключевым фактором стали не договоренности между сторонами, а внешнее давление: США, Саудовская Аравия и несколько государств Персидского залива активизировались, когда атаки приблизились к критически важной инфраструктуре.
Реакция международного сообщества подчеркнула главную уязвимость современной архитектуры безопасности: вмешательство срабатывает только на грани катастрофы. Все, что предшествует — от дипломатических каналов до превентивных мер — оказалось парализовано. В мире, охваченном множественными кризисами, локальные конфликты между ядерными державами слишком легко выходят из-под контроля.
Индия уже после объявления перемирия заявила: в случае новой атаки на ее интересы ответ будет столь же жестким. Это не угроза — это формализованная логика, в которой каждый следующий инцидент требует силовой демонстрации. Пакистан, в свою очередь, также не готов к уступкам — в условиях милитаризованного режима любое проявление слабости может иметь внутренние политические последствия.
«Мы оставили будущим историкам разбираться, принесла ли эта эскалация хоть какие-то политико-стратегические выгоды», — признал бывший глава индийской армии генерал Вед Прашад Малик.
Но, похоже, даже будущим историкам будет трудно отделить стратегию от инерции. Последний конфликт стал не просто реакцией, а новой формой политического воспроизводства: войны, подпитываемой внутренними идеологиями, технологическими возможностями и ослаблением внешнего контроля.
Еще одна война
Война, которая так и не завершилась
Как конфликт вокруг Кашмира стал элементом политики Индии и Пакистана — и почему его до сих пор невозможно остановить?
